Сказки кофейного фея - Светлана Макаренко-Астрикова

– Да ну тебя! – Фей фыркает и, отворачиваясь, начинает кашлять – Что ты придумываешь?? Зачем так? Не надо… Ревнуешь, что ли?

– Почему – ревную? Я тебе объясняю. Иначе и быть не могло. В ангелов все влюбляются до погибели. Это ни от кого ни зависит. И нет ничьей вины. Он боготворит тебя. Это немножко другая ступень… На нее есть право у всех. Не все поднимаются. Не всем дано. Он художник, он – смог… Ласточка, что же ты кашляешь – то, а?.. Что такое? Замерзла? Дай – ка, укутаю. Вот так.. Моя девочка…

– Нет.. Это так… Лунный луч застрял в горле… – улыбается фей. – Знаешь, Мишка мне рассказывал однажды, как он сидел в саду, под антоновкой, у бабушки, в Ярославле, и пытался нарисовать ангела. Все получалось. Даже лицо, такое удлиненное, профиль строгий.. А вот глаза… И – крылья.. Никак не удавались… И тогда он крепко зажмурился, лег на траву и представил твое лицо.

Лицо мальчишки в двенадцать лет, когда вы играли в футбол, во дворе.. Тебе уже тогда было больно, но ты бежал к воротам, преодолевая боль, забывая о колене, тебе так хотелось забить мяч.. И вот, представив это лицо, и твои, раскинутые, как крылья руки, он тотчас же набросал все, что ему нужно было.. Просто, в тот момент он увидел, как Дух преодолевает Тело… Быть может, он считает ангелом – тебя, а не меня вовсе.

– Ну, да. Серафимом этаким. В профессорском чине. – Я снова улыбаюсь. И целую фея в макушку..– Все. Закрывай глазки, ласточка.. Давно спать пора. Я вот тебе сейчас колыбельную спою… Хочешь?.. Старая такая, под нее быстро засыпаешь… Это я нашел в старых пергаментах, там одни кляксы и буквы стерлись, но я постарался разобрать.. Закрывай глазки и слушай.. Как же там начинается?, А, вот…

Моей любимой ножкиБежали по дорожке,А крохотные пальцыНамокли от росыСеребряною крошкойОсыпал месяц небо,Он пил коктейль туманныйУ самой полосы,Где рожь впадает в солнце…Моей любимой губы,Щеки моей коснутсяПрохладою овея,Лаская и дразня……Моей любимой ножки…И травы – не помнутся…Под нежной дрожью пальцев,Росинками звеня…

Когда я допеваю последний катрен, фей уже спит… Но теперь я не уверен что он меня не слышит..Даже и во сне…

Глава одиннадцатая. Фьоретта, кукла для фея…

…. – Мальчики, кому – сколько? Говорите. Горушка, тебе шесть хватит?

– О – ля – ля, зачем – шесть?! – Мои брови поднимаются домиком, в то время как фей укладывает на тарелку солнечное кружево блинчиков.– Я же лопну! Еще сметана.. И не полезу тогда ни на какой чердак, гори он синим пламенем!

– Хм… А мне еще давай три… Вкуснотища такая! – Ворохов сочно макает блин в масло и отправляет в рот… – И еще потом штук пять, хорошо?

– Хорошо, – ласково смеется фей – А котлету будешь? С рисом или без гарнира?

– С гарниром это – добавка! – подмигивает фею Мишка. – Сначала давай – без гарнира. Сама почему не ешь?

– Я уже поела. Пока пеклись. Горячие.– Мягко и как то устало улыбается фей. – Пойду, переоденусь. Вы ешьте. А то там начнем возиться, вдруг не получится обедать.. – Она отодвигает стул и, проходя мимо Ворохова, осторожно целует его в макушку:

– Спасибо за куклу, Мишенька. Такая красавица, чудо…

– Madame, это Вы – лучше всех… И, потом, кукла это же – Ваш портрет… Копия просто. – Мишка ласково гладит запястье фея. Но едва она выходит из кухни, бросает мне озабоченно:

– У нее пульс – под девяносто… Как бы ее дома оставить? Давай, Аньке позвоню? Или – ребята с худграфа прибегут?

– Она не захочет. Она просила отвезти ее в сад…

– Тьфу, черт… Вся прозрачная, как стекло.. И до сада не довезем, рассыплется..

– Ми- ша —а.. Не надо, я вижу.. Вижу я… – Я отворачиваюсь, смотрю в окно, барабаню пальцами по дереву в тон ореха..

– Что можно еще?! Что сделать, скажи? Давай, в Германию ее, в этот Баден, или как его? У меня там друг, я договорюсь, поживете у него.

– Не надо. Пока. Сказали, не менять резко климат. И сердце подсело сильно у нее после препаратов…

– Сказали.. Сказали они.. Кандидаты в доктора, мать их! – Мишка обхватывает руками голову.

– Миш, не надо. Ты об Ане думай, у тебя Лешик… Мы – сами.

– Какого черта, Грэг?!… Ты соображай уже, что говоришь?! Вы мне чужие, что ли?… Ты мне – роднее брата.. Мы с тобой кувыркались в Лионе, в машине, летели два метра, выжили, чуть к Богу в рай не отправились, зря, выходит, по – твоему?! – Мишка яростно кривит губы, и смотрит на меня, прищурив левый глаз.

– Нет, но… Ты об Анечке должен больше думать..

– Чего это ради то? Что о ней думать? Она – моя жена, ни в чем нуждается, здорова, как лошадь, вчера мне весь салон прокурила, на фиг, пока Лешку забирала от соседей, на стоянке выветрить не могли. Дурью баба мается, хоть ты тресни… Нет заботы, так найдет… Я ей говорил, орал уже на нее, она все – свое… По пачке в день смолит, хоть бы что! Пусть сама о себе больше думает. А тут… тут.. – Мишка сжимает кулаки, качает головой.– Да ты понимаешь же лучше меня, во сто крат, что у Ланочки – время в кулачке, она на все, что вокруг нас есть, как в колодец смотрит. Слова у нее, как звезды, до сердца достают… Я ее книги уже наизусть знаю, строчки – не учу, они сами в меня влетают. Как псалмы. Таких, как она, ну одна на миллион, может, и то – нет.. А здоровья – ни фига.. Хоть бы на йоту.. Шальной этот Бог… Пьяница, не иначе! Куда он смотрит?

– Мимо, Мишенька, мимо! – Я усмехаюсь. – Я ему уже этот вопрос не один раз задавал… И в Нотр – Дам де Пари, и в Сен – Сюльпис, и Сен – Микеле, и в Санта – Мария дель Фьоре.. Везде – только гул под сводами.

– Мальчики, помогите, а? – Тихо входит на кухню фей в застегнутом пальто – накидке со светло- серой меховой оторочкой из норки и маленьких замшевых сапожках, с расстегнутой молнией по бокам.. – Не могу, замки заело… – она смеется – Ну, побудьте еще принцами пять минут, а потом – ругайтесь!

– Мы не ругались! С чего ты взяла? – В один голос тараторим в ответ мы с Мишкой, бросаясь к ней с обеих сторон и осторожно усаживая ее на диванчик, с краю стола…

Через две минуты крохотные сапожки застегнуты, накидка – пальто тщательно завязана у горла и фей опять непослушно бегает по квартире, проверяя, закрыт ли балкон и фрамуги на окнах.

– Мишенька, ты возьми, там, на диване, в гостиной, коробку и одеяло? Это я с собой приготовила..

– Да, Madame! Не волнуйтесь. Все, что желаете, и сверх того.. Перышки, крылышки, et cetera… cetera? – Мишка улыбаясь, подмигивает фею.– Тихонько бегайте. Два шажка. Грэг, ну скажи ты ей!

– Ми – ша – а! – Протяжно ахает она вдруг, всплеснув крохотными ручками с тонкой нитью жемчужного браслета. – Тапочки, не забыть же, тапочки мои..

– Я уложил их, ласточка, они в пакете уже. Не суетись. Сядь, сейчас мы все соберем! Христа ради, сядь! Отдохни немножко! – я пытаюсь снова усадить ее на диван, теперь уже – в гостиной.

– Что Вы, Madame, как же это можно – забыть тапочки! Зря, что ли я их, клеил, чистил, вытирал, блин, целых два часа?! – картинно заводит глаза под потолок Картуш, одной рукой поддерживая локоть фея, и сверток с одеялом.

Фей тотчас же хохочет, запрокинув головку:

– Миша, я тебе скоро надоем так! Ты что ли – мой сапожник? – Она смотрит на него серыми огромными глазами, по привычке – кусая губы. Глаза у нее, как аквамарин или сапфир, или изумруд, меняются, в зависимости от цвета одежды. Становятся то глубже, то темнее, то прозрачнее. То холодны, то горячи, как ключ или гейзер, бьющий из – под земли.

– Все, что угодно, Madame, как угодно, кто угодно: художник, шофер, сапожник, швец, жнец, на дуде игрец, только – подле Вас…

– А твоя кукла, ласточка? – Я яростно сворачиваю четырехугольником ворсистый плед и убираю его под диванную подушку.– Ты ее возьмешь с собой? – Киваю на хрупкое фарфоровое чудо, стоящее в углу объемного велюра, на диванных валиках. Белолицее, фарфоровое дитя, с чуть приподнятыми бровями, кокетливо – капризно изогнутыми, в настоящей бархатной шляпке, с крохотным страусиным пером белого цвета, с крохотным же – веером «бордо», украшенном инкрустацией из хризолита, в пышном кринолине, с рюшами по вороту, рукавам и подолу, совершенно не похожа на фея.

…Но все же она, чем то, неуловимо напоминает мне его.. Хрупкостью. Волшебностью… Нежностью. Удивленостью перед миром, которое тщательно выписано на тонком лице неведомым мне художником столетней давности. Кружева на вороте и манжетах у куклы слегка желты, лак на щечках потускнел…

– Горушка, я бы так хотела! Можно? – фей вопросительно смотрит на меня. – Мне нужно описать ее. В книге.

– Да, конечно! – Тотчас согласно киваю я. – Я уложу в коробку, вместе с теми фигурками, которые ты хочешь взять… А про что – книга? Это сказка?

– Нет. Это история о графине Форнарине Баруэлл, итальянке французского происхождения или – наоборот.. Помнишь, ты мне рассказывал о свитках времен королевы Елизаветы Первой Тюдор в одном из замков, в окрестностях Нортемгемпшира?